|
Last login: 18 ноября 2024, 08:10
|
|
|
|
|
|
| Память - очень интересная штука.
В современной реальности, где степень фиксации фактов, явлений, процессов до неприличия высока (ведь интернет всё помнит), саксофонисту Фреду Мэдисону пришлось бы весьма тяжко. Всё сложнее помнить что-то так, как помнится, а не так, как было на самом деле - пред очами камер, пред жаждуще раскрытыми зевами студийных микрофонов, пред полками с полутора десятками твоих альбомов, над которыми ты терял власть в момент их публикации.
Korn уже который альбом занимаются тем, что вспоминают себя - так, как они сами себе запомнились. И воспоминания эти для слушателя порою размыты, а порою забавны, кроме того, зачастую видно, что вспоминающий склонен приукрашивать как прошлое, так и себя в оном. Радует, что на "Requiem" презентуется аж несколько новых риффов, уважительно пригрувленных в русле PANTERA и немножко MESHUGGAH. Радует, что вокальный потенциал Дэвиса раскрывается всё эффектнее. Радует, что KORN являются одним из немногих позитивных примеров того, как "сходить в люди", а потом вернуться в родные болота, сохранив себя и продолжив делать то, что у тебя получается лучше всех, правда, уже с некоторым прилипшим налетом "городского" лоска.
Основной причиной такого самосохранения является, как ни банально, как раз то, что Korn, при всех своих коммерческих достижениях, были и есть группа неподдельно мрачная и по-своему брутальная. Основа их курса - честное отношение к делу и выбор жанровой ниши, исходя из бардака в собственных внутренностях, а не по воле конъюнктуры момента. Именно поэтому вивисекция с участием ряда элементов более популярной и более легкой музыки не лишает их музыку фундаментальной тяжести (которая есть проявление не звучания, но духа музыки), а только лишь оттеняет ее новыми штрихами, позволяя подспудно эволюционировать (как минимум - обновляться), подобно подлинно живому существу; через какое-то время оно будет полностью обновлено, оставаясь собой - или же таким, каковым оно помнит себя.
|
| |
|
|
|
| От сверкающего серпа зари и до тлеющей кромки ночи распласталась в холодных, темных, неприветливых небесах – Госпожа. Звезды – очи демонов древнее времени, усталым и запоздавшим светом пробиваются сквозь ее облачный саван, лениво плывущий над землей, покрытой ржавыми штырями человейников, скребущими набухшее брюхо неба.
Госпожа грезит. И греза ее – обрывки несметного числа звуков, что мечутся в электромагнитном океане, перекатывающимся между кишащей на куске камня жизнью и незыблемым вакуумом смерти, что разлилась между бесчисленных солнц.
«No Way Back» подобен фразам форзи, которые формируются из реплик диспетчера железнодорожного вокзала; или стае голубей, рассевшихся на брусчатке флорентийской площади ухмыляющимся ликом ценителя печени и кьянти; или сущностям, что приближаются в ветвях и настенных трещинах (запаситесь белой краской, детали скрывают дьявола (по Мьевилю, конечно)) – нечто, что сформировано из случайных, казалось бы, элементов в отдельно взятый момент времени; нечто, что может быть завершенным творением, – или ветвями, голубями и бубнящим эхом, раскинувшимся над рельсами, упирающимися в обсыпающуюся стену горизонта. Момент в грезе имеет решающее значение.
Причудливо подогнанные друг к другу куски стилей и подходов, от индастриала и дума до нойза, эйсид техно и даба, в этом самом моменте представляют собой грувовые злобные риффы, растянутые на каркасе строгих барабанных структур, перемежаемые тревожными и щемящими гитарными мелодиями; слепки музыки прорваны то тут, то там булавками точечного дисторшированного вокала; заостренный, обезжиренный и отстраненный саунд – идеальная скорлупа, хранящая дженгу композиций от неосторожных движений.
Госпожа грезит. И греза ее – перекатывающиеся по изгибам тела метаморфозы, слепок которых застынет в миг пробуждения; облик её устоится, момент застынет в ожидании нового сновидения.
Что там будет – неизвестно, но белую краску всегда следует держать наготове.
|
| |
|
|
|
| Как известно, модель вселенной doomового вайба представляет собой обсидиановый столп, размещенный в центре стеклянной колбы. На столп этот нанизаны год за годом, эпоха за эпохой, поколение за поколением, жизнь за жизнью, тело за телом; таким образом, стержень нашего бытия представляет собой ничто иное, как метафизический шавермовый вертел, с румяной кромки которого вереницы неофитов, бредущих по затянутым дымкой дорогам, оставляя за собой отпечатки кровавых ступней, горы окурков, осколки бутылок и кучки экскрементов, срезают сочащиеся куски, оборачивая их в tortillas разнообразных веяний.
Представленный ныне шматок, очевидно, был вырезан из той части кишащей и корчащейся на вертеле массы, что находится весьма близко к эпицентру и где-то в двадцати годах от подверженной изменчивой моде корочки; данный стафф вполне мог бы быть создан параллельно с ACCEPT DEATH, например. Не стоит думать, что данное утверждение является показателем поездки "с ярмарки", некоего морального устаревания, о нет: это достаточно весомая похвала степени владения риффом и грувом, которая показывает себя в лучшем виде все сорок три минуты, покуда безразличные и беспощадные ролики сладжевыжималки наматывают душу на свою ржавую и обсыпающуюся плоть. Звучание альбома выбрано очень удачно, максимально приближаясь к записи с пульта на каком-нибудь гиге, запрятанном посреди леса и неглубоких могил, что оказывает неизгладимый эффект присутствия; есть с чем сравнить, поскольку имел честь присутствовать на презентации сего материала в ходе совместного тура THY GRAVE и DEKONSTRUKTOR, и был разорван на куски и разбросан по углам зала.
Размеренность, уверенность и беспощадность - пожалуй, именно эти три понятия лучше всего характеризуют "Filth". Очень круто, очень фирменно, отличный пример музыки вне времени и границ; естественно, кто-то скажет, что весь этот альбом ты уже слышал на других альбомах, исторгнутых зловонными топями, бурлящими от Луизианы до Финляндии, но мы, посмеиваясь в бороду, ответим, что сладж - это червь, который жрет одну и ту же почву, лишь улучшая её жирность и качество.
И "Filth" - чертовски откормленный червь.
|
| |
|
|
|
| Необходимо понимать, что с того момента, как музыкальное произведение (в данном случае - собрание песен в формате альбома) формируется и представляется публике, оно неумолимо попадает в тиски власти исторического афоризма про недопустимость ответственности детей перед грехами родителей. Элементарное развитие этой несложной идиомы позволяет прийти к очевидному выводу: родительские заслуги так же не могут (точнее, - не должны) оказывать влияние на оценивание детей. Таким образом, безусловная известность и популярность проекта Evanescence не могут по умолчанию служить критериями оценки их новых произведений, которым еще только предстоит доказать свое право на уважение и любовь слушателей.
Увы, с новейшим на данный момент творением проекта практически всё понятно уже сейчас. Основное содержимое диска представляет собой нечто, наиболее близкое к т. н. "heavy covers", рецептура которых достаточно однотипна: известная поп-песня, как правило с женским вокалом, микшируется таким образом, что в композицию добавляются либо оригинальные паттерны "тяжелых" гитар и агрессивной ритм-секции, либо компоненты популярных (и не очень) гитарных фрагментов из metal-мейнстрима (достаточно известные примеры подобных миксов - ТаТу, Серебро и т. д.). На протяжении всего звучания альбома не покидает ощущение, что дюжину неплохих мейнстримных поп-композиций с разной степенью таланта смешали с типовыми паттернами современного американского металла. Особенно часто в "подложенных" риффах читаются аллюзии на последний на данный момент альбом коллектива Korn, который (совпадение? подумайте...) также продюсировал Nick Raskulinecz. Слово "подложенные" хоть и взято в кавычки, но иного причастия здесь и не подобрать: гитарная работа настолько тускла и необязательна, что порождает вполне конкретные мысли о том, что хоть какая-то "тяжесть", пусть и "для галочки", присутствует на данном альбоме только лишь потому, что авторам этих песен не хватает внутренней силы оторвать себя от плоти настоящего metal, сочащейся духом мощи и независимости, той плоти, которая, пусть и обновилась два с половиной десятилетия назад, обзаведясь приставкой "nu-", но свои стержень и основу сохранила в непоколебимости и твердости. Сами же Evanescence вкусили от плоти сей, и факт в том, что помнят и любят их именно за первые четыре песни с дебютного полноформатного альбома, который продемонстрировал перспективность совмещения сильного лирического женского вокала, партий клавиш и и действительно (без скидок) полноценного "жесткого" гитарного звучания.
И здесь мы приходим к главной проблеме "The Bitter Truth": отказавшись от подлинно металлической идентичности, Evanescence оказались не в силах сбалансировать это решение действительно удачным поп-сонграйтерством (как, например, это делали в середине 90-х возмужавшие участники британского death-doom движения, так, как это делали вышеупомянутые Korn). Принято считать, что metal от поп-музыки отличает лишь аранжировка, но при зрелом размышлении становится очевидной ошибочность такого суждения: настоящий metal рождается внутри, настоящий metal всегда по своей сути "против", он несет в своем пылающем сердце дух самодостаточности и своеволия, которым истинные творцы делятся со слушателем (попутно, естественно, не отказываясь и от вполне материального признания своего таланта). Поп-музыка же, при всем своем естественном профессионализме, имеет служебную функцию: это не плохо, это не хорошо, это хуже, чем факт - так оно и есть на самом деле; поп-музыка - это профессионально сделанный продукт, который сознательно создается в целях привлечь интерес как можно более широкого круга потребителей. При этом этот продукт может быть обернут в разнообразные оболочки, в целях формирования у потребителя ощущения некоей эксклюзивности (естественно, ложной); например, таковым продуктом может являться музыкальное произведение, замаскированное под metal, но по своей подлинной сути им НЕ являющееся.
Таковым продуктом является данный альбом, и главная его беда в том, что это поп-музыка, которая не запоминается и не "цепляет". Таким образом, отказавшись от своей рок-сути (при этом формально продолжая использовать ее атрибуты, которые звучат фальшиво и смехотворно), Evanescence не смогли в рамках конкретной дюжины песен аргументировать, что они могут быть сильны в иной ипостаси. Это печально, потому что судьба редко бывает милостива к тем, кто бросил прежнего сюзерена, не обзаведясь прежде могущественным новым.
Мы воздержимся от каких-либо рекомендаций в адрес Evanescence.
|
| |
|
|
|
| Покосившееся здание в затерянном закоулке наиболее древней части сверкающего стеклом и сталью мегаполиса - образования клокочущего, чавкающего, отрыгивающего толпами людей, запертых в бесконечном и бессмысленном цикле ржавого и заходящегося в неистовых пароксизмах скрипа колеса сансары (седьмая спица выломана, обод погнут восьмёркой). Дым, собирающийся под потолком, разбивает пределы покрытых чернильной копотью стен, делая высоту над головами вдыхающих недосягаемой и бесконечной, непознаваемой и сокрытой. Однорукий карлик, подобно стервятнику на насесте скрючившийся на расшатанном стуле в углу курильни, колотит большой костью в потрескавшийся барабан, отбивая дерганый ритм, дисциплинируя узников клубящегося божества. Дым формируется и рассыпается, извивается и пульсирует - бесчисленное количество раз.
В такт неровному ритму пульсируют вены на висках, пульсируют стены, пульсирует земля – всё дальше от здания, разбегаясь капиллярами трещин в бетонных плитах, отделяющих горний стали от преисподней камня, в сердце которого пульсирует магма. Дыханием гиганта, сердцебиением бога наполняется всё вокруг: и вот уже шпили из железобетона извиваются, подчиняясь, подобно кобрам, чей разум мечется в ловушке факира. Ритм. Ритм. Ритм. Человеческий муравейник вибрирует в такт барабана, из которого калека выбивает ответ бога, сплетающийся из струящихся испарений перед взглядами вопрошающих, лишь для того, чтобы замереть на грани осознания и уйти за пределы этой грани, рассыпавшись на куски фактов, теорий и аксиом, ведь стул под карликом развалился, и грудь его пронзила оброненная при падении кость, и жизнь истекла из него липкой багряной струйкой - и некому больше задать богу правильный вопрос.
_____________________________________________________
Содержимое сплита являет собой ritual и acid doom с ржавым привкусом то ли крови, то ли индастриэла, кусающий себя за уроборосов хвост зацикленными риффовыми клыками. Выбор челюсти для выхода в свет снова почти безупречен, разве что раньше эти зубки клацали у глотки ELECTRIC WIZARD, а теперь примерились к остывшей плоти POMBAGIRA. Пугающая селекция, тяготеющая к прививанию к думовому каркасу разнообразных сегментированных манипуляторов индастриэла, превращает музыкальный контент сплита в аудиализированный body-horror с обилием аугментации (прим. - в контексте: механические протезы разнообразного толка), затянутый последними клубами полулегальных испарений. Видимо, под такое медитируют механические ангелы, передышавшие испарениями кремниевых камней и ржавых трав.
|
| |
|
|
|
| Мудрец испещряет извивающимися спиралями цифр стены, и потолок, и пол нефритового зала. Резец в его руке – в остроте соперник его ума, что рассекает бритвой францисканского монаха натуральное и целое, рациональное и действительное. Узор кода опоясывает зал, пронизывая пространство музыкой семантики математического языка, вибрирующей по непрерывно постигаемым мудрецом законам чисел. Резец ласкает камень, покрывая его всё новыми змеями символов, бесчисленные (что? Нет, он посчитает и упорядочит их все…) клубки которых формируют познаваемый хаос (цвета стекла и воды, изумруда и оливина). Чешуя чисел нарастает слой за слоем. Бесчисленное (но посчитанное им) количество раз он переписывает последовательности реальности на полотне нефрита, конечном и ограниченном в отличие от его разума, погребая истоки бесконечных рядов под разрастающейся сетью продолжений, разветвлений и развитий. Иной раз резец ранит его плоть и тогда красное пятнает зеленый. Но какое дело разуму до плоти в вывернутой наизнанку бесконечности нефритового чертога, уместившегося в стеклянной колбе, покоящейся на дне умершего моря?
Pyraweed сделали шаг не вперед, но в сторону, исполнив на пятом альбоме любопытную компиляцию актуальной в sludge/stoner-тусовке басово-ударной аранжировки с очеловеченными мат-металлическими риффами, вступающими в постоянный симбиоз с битом ударных. Уважаемый выход для людей, не желающих биться о прутья задымленной клетки stoner-Канона, но и не впавших при этом в смехотворные эксперименты заради обретения «самобытности». Увесистые плотные риффы могут показаться однообразными неопытному слушателю - однако же не являются такими ни в коем разе, просто монотонность ноты в них притворяется обезличенностью ритма.
Крутой альбом, сделанный с душой и умом, прекрасно подойдет как фанатам позитивных дымных поджанров, так и неофитам математических направлений тяжелой музыки, лишний раз предпочитающих архивные записи рентивишного софт-поpно (а то как бы не подхватить чего) вместо скрытых разделов фапреактора (типа Meshuggah, да авторы и сами не стесняются подобных ассоциаций) – эта музыка прекрасна тем, что и укротит лихорадку желания и мозги не вскипятит.
|
| |
|
|
|
| Десять лет назад. Черный массивный силуэт, отразившийся по ту сторону полированного стекла за плечами зазеркального меня, прошептал (слегка шепелявя из-за грубо разрезанных уголков рта), что спустя какой-то десяток лет Korn останутся единственной действующей группой моей юности, которая будет верна знамени той музыки, которая принесла им имя и армию фанатов. Зазеркальный я скривился в гримасе: «Давай-ка, расскажи, мы еще не отмыли полы от рвоты с непереваренными кусочками "Untitled" и тонкими нотками зловония прозреваемого на горизонте дабстепа». Черный силуэт подернулся рябью оскорбленного пророчества, поедая тусклый, слабеющий в отражении свет. Я улыбнулся, щелкнул выключателем, и черный силуэт заполнил собой всё вокруг, став пустотой, вместившей в себя без остатка имеющееся в её распоряжении ничто.
Korn решили больше не терять голову, и второй альбом подряд устраивают упоротым фанатам беспросветный праздник жизни, на этот раз уверенно возглавляемый девчушкой в красном платье, пляшущей по заполненным цифрами клеткам, всё ближе и ближе к краю обрыва. А что за краем? За краем рай, в котором только и разговоров, что о "Follow the Leader", "Issues", "Untouchables" и "Take a Look in the Mirror", и, говоря о нынешних Korn, неизбежно приходится быть честным с самим собой в части формулировок: «самокопирование и стагнация» или «верность стилю и преданность фанатам»; у обоих объяснений происходящего на этом альбоме найдутся убедительные доказательства и тебе остается просто выбрать, вполовину полон или вполовину пуст твой стакан. Обложка иронично сует аргументы в руки критикам: вот же, смотрите, пустота, пустота внутри, давайте, ругайте. А музыка гасит свет и в возникшей посреди тьмы панике освобождает ваши руки (и карманы заодно) от бремени какой бы то ни было аргументации.
Акцентированный дребезжащий бас, втаптывающие риффы, непрерывно эволюционирующий вокал Дэвиса, избавившийся от слабых мест во всех своих проявлениях, скэт, волынки, интерлюдии, немного NIИ в закрывающем треке. Вечная неувядающая классика, втиснутая в 44 минуты, пролетающие мимо ревущим экспрессом. Ничего принципиально нового от Korn сегодня уже никто не ждет. Более того: ничего принципиально нового Korn сегодня уже никто не простит. Они превратились в ню-металлическое воплощение Slayer, группу-икону, по которой равняют остальных в жанре, которая всегда демонстрирует КАК НАДО (что весьма кстати на фоне свежевыпавшей в мир поделки от куда более раскручиваемой, но куда менее талантливой группы с логотипом, пародирующим корновский), и которая будет неминуема распята за предательство, если вдруг обронит путеводный факел.
Сегодня. Korn выпускают 13-й альбом. В пятницу, 13-го. Единственная действующая группа моей юности, которая осталась преданной музыке, приведшей меня под её знамя.
Я улыбаюсь и щелкаю выключателем.
|
| |
|
|
|
| Десятилетиями нечестивое потомство Дума, Сладжа и Стоунера Мартенсов сношает друг друга, порождая волну за волной генетически замкнутых отродий, которые мало похожи на людей, зато как две ягодицы Сатаны схожи друг с дружкой. Только глупец, влезая в этот поросший плесенью паноптикум, будет искать там призраков оригинальности, новизны или хотя бы разнообразия, да и то – эти злые духи найдут его раньше, да хорошенько проучат, прогнав под аккомпанемент пятой бемольной доли по гулким кольцевым коридорам, где жертва будет оскальзываться на грязной плитке (в тех местах, где она сохранилась целой) и проклинать тот день, когда перестала слушать пост-хардкор, и, поддавшись на уговоры бати (так-то старик давно сгинул где-то в Новом Орлеане, решив половить раков в местных болотах; но беспокойный дух его всё являлся в дождливых осенних снах и требовал уважить его память шестикратным рипитом третьего альбома Black Sabbath), переключилась на ретро-думец.
Автор давно утратил порыв к подобным глупостям,автор не желает искать ничего (вы, гончие паноптикума, слышите меня? Я больше ничего там не ищу!..) нового в нарастающих стаях мартенсовских потомков, дорывших тоннели аж до Матушки-Руси, потому они его пока и щадят: и вот намедни, оказавшись (хранит вас провидение, от знания, как) в ленинградской канализации (сбережет вас судьба от понимания, зачем), он встретил в одном из ветхих, тронутых гниением подземных миазмов, источаемых костьми, на которых, как всем известно, город тот и зиждется, одного из таких кошмарных созданий. Облик его напоминал вооруженного примитивной монтировкой грузного Конана с неизгладимой печатью печорского происхождения на низком покатом челе. Однако существо отпустило автора этих строк невредимым (кроме, разве что, чуть пошатнувшегося рассудка), но с требованием: поведать о нем в вышнем мире, в деталях и с подобающим персонажу величием; в противном случае – было обещано весьма близкое и исключительно неприятное знакомство с монтировкой.
Так вот: трио Sheva записало весьма крутой и смачный EP, который, впрочем, позиционируется ими самими как концептуальный альбом (да, потому что у нас длинные треки и тексты по Лавкрафту). Материал представлен двумя полноценными треками в русле Conan, Electric Wizard и Crowbar (т.е., это очень качевый, риффово-ориентированный doom с сильным мужским чистым вокалом), записанными с помощью предельно лампового оборудования (фузз-педаль Boss FZ-2, усилитель Orange Thunderverb 200 и прочее) и доведены до релиза с минимумом звукоинженерных правок, в целях придания записи живой энергетики (за что и спасибо, поскольку на выступлениях эти композиции исполняться не будут), а также выполненными на аутсорсе эмбиент-зарисовками от проекта Nightmares & Dreamscapes. Вот, собственно и всё, что можно о нем сказать (не надо монтировок, господи, не на…).
…
Сутулый старик в грязном восточном халате рассказывает в тупиковом переулке сказки на потеху толпе: про древних Богов, тень крыльев которых закрывала солнце, а поступь раскалывала землю, про чуждые города, населенные теми, кто заблудился в собственных снах и грезит о нашей реальности, про обжигающий свет Полярной звезды, который тревожит незаживающую рану вины. Голос его вкрадчив и зычен, истории его влекут слушателей снова и снова, но остерегайся: те, кто внимают им слишком рьяно, становятся героями его новых, поистине ужасных сказок, и нити их судеб в нашем мире рвутся, дабы накрепко привязать их к миру иному. Иногда кто-то видит, как из-под полы халата мелькает судорожным порывом ...щупальце? Но нет, то лишь тени бегут по земле, тени от незримых крыльев, что под толщей вод вечно хранят на себе радиоактивную печать солнечного поцелуя.
|
| |
|
|
|
| Жара, гам и насилующее рецепторы буйство восточного базара, кипящего и трепещущего, термитника и улья, изрыгающего тысячи красок водоворота, огромной кружки с неправильным чаем, крупинки которого не дают друг другу покоя, лишают сил, испивают остатки веселья. Но вот опричь всего раздается зычный призыв к Игре. Наперсточник, чьи руки порхают над медью и слоновой костью, чей крик оглашает всю базарную площадь, отражаясь от изъевших скалы фасадов, ожидает новых игроков, охочих до гиблой удачи да шальной надежды. Кожа его дрябла и отдает зеленью (?), из-под полы бесформенного халата виден край затертой лампы – узилища для проигравших ему, что обречены исполнять Его желания в той степени и мере, что ему угодны (а пределов его угодиям не сыскать).
Игра примитивна, каждый из играющих уверен в себе, ведь вот он, он видит, как шарик слуха скачет между наперстками «Mist», «Dusk» и «Dust», каждый из которых прост и не таит подвохов (или?): пара риффов на песню, смачная, но не перегруженная аранжировка – князья-басы (почти близнецы, но, как и положено близнецам, все же совершенно разные, если познакомиться с ними получше) да визири-клавишные ( куда более явно меняющие, чести ради признаться, маски ликов при каждой встрече, прикидываясь то оргАном, то ретроволновым модником, иными личинами покрывая себя), да кузнец, отстукивающий ритмы дыма и песка, при них; как вдруг понимает незадачливый игрок, что не видел он ничего, шарик, мельтешащий в клетке пальцев с обломанными ногтями – его выеденный скарабеями череп, и нет для него выигрыша, хоть стократ заучи он траектории партий, что каждый раз открывают что-то новое (притом, что ничего не прятали до того, и скрывать от него ничего и не думали), да и быть не могло.
Мантра звучит в ударах бочки, отдается бесконечным эхом под сводами игрального черепа, при каждом столкновении с отполированной стенкой медного наперстка, скользящего по зеленому сукну по велению своего зеленого господина, чья лампа пополняется неустанно:
«…Все боли и блаженства этого дряхлого мира – всего лишь царапины и грязь на стенках зеленой колбы (цвета морской воды, цвета травы, цвета пылающего хлора). Её властелин, её истекающий облаками сладкого дыма повелитель грядёт, истина его абсолютна, суд его – беспощаден. Лишь дым в легких – клеймо праведника – единственный шанс на спасение, когда наступит час Едкого Киямата. Струящиеся когти располосуют трезвых и правильных, змеящийся язык откроет истину хихикающим беззаботным детям дыма и травы. Малым числом они останутся на руинах мира, осколках городов, обрывках автострад, и недолгим будет их век, пусть и познали они запах истины, пусть и миновали их лезвия колышущегося царя. Но встретят они последний рассвет и проводят последний, утопающий в зелени, закат, со спокойствием и радостью.
Ведь всё блаженство и вся боль – лишь грязь и царапины на зеленом стекле, вросшем в окаменевший песок навеки замершей пустыни...»
Присядь. Отдохни. Сыграй. Ведь удача сегодня с тобой?
|
| |
|
|
|
| Бетонные джунгли раскинулись на лиги вокруг, муравейники из стали и стекла прошивают серость осколками бликов, червоточины подземных кишок (что несут внутри своих охваченных тектонической перистальтикой стен то мечущихся по расписанию металлических червей (что проглатывают человечьи массы да блюют ими при каждой остановке), потоки нечистот, потоки существ, пытающихся от оных отличиться) изъели асфальтовую почву и железобетонные корни.
Менестрели этих мест возводят в звуке храм окружающей действительности и палитра их не столько скудна, сколько необходима и достаточна. Рвутся в пропитанный испарениями бурлящей органики, заточенной в мертвые коконы улиц, переходов и зданий, тяжкие и грузные риффы царей-гитар (весь этот альбом, в общем-то, ода этим правителям метал-владений), что не утруждают себя пышностью речей, но наполняют весом подлинной истины каждое идеально подобранное слово в лаконичных фразах своих. Герцог-бас, родич монархов, не столь заметен, но вездесущ и своей неброской, но кропотливой работой закладывает для деяний старших членов своей династии необходимый фундамент. В эти дни особые хвалы гигаваттами возносятся к почтенным ушам мейстеров звука, огранивших алмазы монарших речей столь уверенно, как никогда ранее. Печалит лишь одно - монархи, как свойственно их кругу, зачастую шагают в лаконичности своей за черту скупости и жадности; два десятка минут, чудовищно мало! Но что поделать, всё имеет свой финал, который весьма часто наступает безжалостно и несправедливо. И тогда… Львиным ли рыком оглашал ты лабиринты камня, крысой ли рылся в испражнениях больного городского организма – итог твой будет единым: блюдо к пиру муравьев да червей, подлинных властителей этих мест, пожирающих и бездумных.
|
| |
|
|
|
| Как минимум, эта запись дает однозначно понять, что участники DEFTONES конкретно в теме того, что творится вокруг них в мире взрослого рока. Весьма насыщенный правильными вливаниями и веяниями (AMORPHIS, KATATONIA, LAMB OF GOD, BARONESS, DEPECHE MODE, немного пост-рока, немного пост-панка, немного джента), как в области музыкальной философии (т.е., подхода и Духа), так и в конкретно практических приемах, «Gore» прихватывает шарики в мягкие влажные тисочки с первых тактов «Prayers/Triangles» и мягко массирует их на протяжении пятидесяти минут, пролетающих катастрофически быстро и завершающихся однозначным «И всё уже?.. Но… Как же…». Массаж концентрирован и аккуратно напорист, профессионально и умело удерживая слушателя на грани, за которой удовольствие рискует подавиться преждевременной развязкой, грамотно доводит до кромки финиша завершающим монументальным риффом «Rubicon» (которому непосредственно предшествует целый калейдоскоп удовольствий в лице безусловного хита «Phantom Bride», в коем слились и обжигающей красоты припев, и сочной мягкости куплет, и соло Джерри Кантрелла, и тяжести прибой, который будет полоскать тела как тряпичный хлам и не успокоится до конца альбома) и тут же, не давая опомниться, вновь вцепляется в бубенцы ими, родимыми, первыми тактами «Prayers/Triangles», не позволяя разорвать круг наслаждений.
Исполненная изысканной мрачности работа, высшим показателем мастерства создателей которой служит тот факт, что палитра, из которой они черпали, была светла, сверкающа и пестра; они создали тяжелый альбом – грузную тушу калифорнийского султана, еще вчера бывшего подворотным пьянчужкой, одели его одеждами безумно, вызывающе атмосферных гитар и сэмплов, украсили высоченной (обзавидуешься) чалмой вокала Морено, а потом – изрезали несчастного тысячей ран, спустили, выдавили весь жир (задвинули ли барыгам на мыло или оставили себе про запас? Кому ведомо…), оставив лишь кокон тяжести и мучающуюся в этом вычурном папье-маше гнетущуюся бродяжью душу.
А наляпать видения мрака черными кляксами сможет любой идиот.
|
| |
|
|
|
| Ласковое солнце греет тебя сквозь лучистое стекло синего неба с нанесенными на нем разводами белых облаков. Подставляешь его теплому свету свою истрескавшуюся и страшно зудящую на лопатках кожу. Спина набухла уродливым горбом. Идущие мимо по проспекту люди бросаются в тебя сгустками жалостливой брезгливости, глаза их – жерла орудий, рты их – мегафоны безразличия. Зуд становится нестерпимым. Гул толпы – гудение роя насекомых, жалящих решето слуха. Тон роя меняется с недовольства на страх – когда ты вонзаешь пальцы в бока и неистово чешешь сжигаемую нестерпимым зудом кожу, лохмотьями отпадающую с новой плоти. С оглушающим хлопком расправляешь крылья, прорвавшиеся из горба – и взмываешь под немой выдох человечьего термитника, туда, к стеклянному куполу бирюзовых небес, где тебя уже ждут сонмы механических ангелов, чей совершенный хор наполнял твою измученную бессонницей голову на протяжении пятнадцати месяцев. Небо рассыпается мириадами осколков. Внизу слышна боль. Внизу слышна кровь.
Очень круто заваренная тема, хоть и весьма популярная в наши шальные времена, когда всепожирающий ластик глобализации стирает все больше граней между явлениями и процессами – скрутить мощный звериный каркас из пост-метальных риффов и ревущего войса, швырнуть его в чан с лениво бурлящим сладжем денверской марки «PrimitiveMan», дать осадиться на каркасе наиболее тяжелым фракциям этой массы. Подсушить в естественных условиях. Вооружиться скальпелем и изрезать получившуюся тушу фрагментами гитарных соло в лучших традициях правильного heavy, - плотным, неимоверно четким узором. Сохранить от порчи тщательной лакировкой из густо смешанных эмбиентных волн, от которых ночью прется фм-тюнер в твоем авто – пока ты спишь, он, отдыхая от ссаных басов, разваливающих сварку твоей посаженной приоры, наслаждается музыкой космоса - холодными нечеловеческими песнями, которые демоны в недосягаемых диапазонах поют друг другу, играя на кромке аккреционного диска в центре нашей Вселенной.
Очень качественное развитие идей, представленных на «Slum Stories», хоть и несколько потерявших в тяжести, зато существенно обогатившихся в зрелости.
|
| |
|
|
|
| Зима пришла, милосердная и вселюбящая. Покрыла белыми покровами остовы тел и стволов, оплакивая снегом с ледяной крошкой павших от рук осени. Зима пришла – и кипельный плащ ее колышется вьюгами, помечая пройденный владычицей морозного покоя путь. Стаи снежных сов – посланников грядущих тишины и Ночи – сонмами исходят из обильных трещин на исполинском теле Зимы, бредущей по миру, жатва которого окончена. Пять герольдов, возглашающих приход белой госпожи, похожие друг на друга как братья, струятся по мостам проводов в мир теплой крови и весны. Голос их, не понять – высокий ли гроул, низкий ли скрим, морозит жилы, музыка их, подобная течению Гьёлль, студит кровь, отбивая бластбитами ритмы грядущего. Почти полчаса атмосферной черни, шелестящей совиными крыльями, шумящей скрипом ветвей густой чащи, цикличной и медитативной. Помни об осторожности, внимая этим пяти; помни, что их песни лгут, а картины, что они рисуют – лишь фантомы в кружащемся снегу; помни, что Зима покроет, оплакивая, и тебя.
|
| |
|
|
|
| Серое дождливое утро. С трудом разлепив тяжеленные веки (каждую ночь я засыпаю поздно и каждое утро понимаю, что это была отвратная идея), ползёшь к кофейнику, ползёшь к дверям, ползёшь к метро, ползёшь в офис, ползешь к кофейнику, ползёшь к метро, ползёшь к дивану, засыпая в слабом свете смартфона. В недрах циклопического механизма, скрытого глубоко под слоями изрытого ямами асфальта и потрескавшегося бетона, в девятитысячный раз подряд щелкают несколько реле, на которые нанесен твой персональный код. Серое дождливое утро. С трудом разлепив тяжеленные веки…
«Истории трущоб» – второй из трех изданных на данный момент сингл-монолитов, порождаемых одной из голов великоновгородской гидры – CRUST. «Корки» верны себе: как всегда медленно, как всегда давяще, как всегда в треклисте под №3 – эмбиент, режущий ржавым диском саркофаг сингла ровно по экватору. Есть предположение, что было бы банально писать, что так звучат PRIMITIVE MAN, 7.5 TONNES OF BEARD, SEPULTURA ’96 и GODFLESH, которые коронованным рогами меломаном зашвырнуты в один мясорубный котел ради единственного корпоратива в честь восьмисотшестидесятилетия Чингисхана, – но проверять его я, конечно, не буду. Ах да, естественно, заказчик вечеринки не мог не добавить щепотку своего любимого жанра, вколовшую в вязкую инфразвуковую массу дозу Черни. Что-то подобное из находящихся на слуху на территории священной нашей державы нынче творят только RELIC POINT (а если рассматривать исторические границы на 1914 год – то еще RODDONE) – топчущий килотоннами риффов и давящий мегаваттами звука гимн повседневному индустриальному Аду; помнится, заказчик пати остался тогда так доволен, что отжигал в Сибири всё лето.
А в декабре всех этих фурий запечатали в цифру и разогнали по Сети.
|
| |
|
|
|
| Тряска. Неудобство. Хочется пить. Болят глаза. Болят запястья. Болят ступни. Сквозь режущий веки свет проступают очертания потолка. Больничного потолка. Каталка в очередной раз ударяется об угол при повороте и лишь стягивающие тебя по рукам и ногам ремни не дают тебе с нее свалиться. Актиномикоз. Врач упоминал это слово. Такое забавное. (Куда едем?) При каждой форме характерно развитие плотного малоболезненного отёка, который в дальнейшем размягчается и образует свищ. Подкожно-подмышечная форма может сопровождаться повышением температуры тела до 38 °С, головной болью, общим недомоганием. (Опять удар об угол) Поражение бронхов протекает по типу гнойного бронхита, поражение лёгких — как пневмония; возможно возникновение абсцесса легкого. (Ну не дрова везёте, мать вашу!) Иногда наблюдается распространение возбудителя с кровью, в результате чего развивается генерализованный актиномикоз, клиническая картина которого напоминает сепсис. В этом случае заболевание нередко (80%) заканчивается смертью больного. Вот штука, статистический отдел больницы включил тебя в эти восемьдесят процентов. На кромке поля зрения мелькает кроличье ухо и плотоядный оскал. Привет, Багс, как дела? Я скучал по тебе. Давай устроим пир улыбок. Сколько раз мы болтали за годы, проведенные в этих кафельных стенах с алыми разводами? Я чую вонь горелой плоти, пропитывающую желе окружающего воздуха. Запах дыма из крематорского бонга, честный аромат сотен душ, вознесенных на небеса. Свет угасает. (Вас зовёт санитар,эй) Стены пропитаны копотью. (Вы слышите, он говорит, статистика ошиблась! Ошиблась!) Дверца печки захлопнута, твой истошный вопль (сиплый шепот) тонет в утробном гуле ревущего жерла - и лишь твой пепел осядет в раковинах чужих ушей, потоками черной рассыпчатой крови просочившись сквозь исколотые сотнями ржавых игл вены проводов истертых наушников, рассыпаясь гроздьями воистину отвратительной музыки, которую ты возжелал оставить в память о своем существовании.
In heaven everyone is high.
|
| |
|
|
|
| Полный отстой. Безыдейность, картонность, неуместное желание выехать на идеях 17-летней давности, в наглой и сытой уверенности, что тупая толпа поведется на знакомые фишки и безропотно слопает этот кусок дерьма, который Рон Инглиш выдает за обложку нового альбома Korn. Нет, ну в самом деле, вплоть до безымянного альбома (кавер-арт к которому имеет свою прелесть для меня лично, поскольку напоминает о теплых ламповых иллюстрациях Г.Юдина к британским сказкам) Korn всегда получали к своим альбомам отличные атмосферные графические работы; особенно шикарными вышли, конечно, темы с зеркалами (1996 и 2003), ну и да - «Issues», на котором и пытается сыграть халтурщик Рон. Ну можно же было обыграть изящно идеи с каждого из предыдущих альбомов и собрать красивый, художественный, бл, коллаж, а не это криво слепленное безобразие. Впрочем, черт с ним, с чикагским рукожопом, ведь непосредственно музыкантам коллаж такого плана удался в полной мере. Признаюсь, синглы, на которые было снято два шикарных, атмосферных клипа и одно посредственное видео с участием дядьки с порванным лицом, наводили на страшные и сладко болезненные мысли, которым я боялся давать полный ход, дабы не остаться по выходу альбома наедине с «вашими ожиданиями – вашими проблемами» - на мысли о прошляпленном шесть лет назад и вполне возможном сейчас возвращении к корням. Да, конечно. Я помню тогдашние разговоры, что, дескать, возвращение к корням мы видим в однодублевых записях и Россе Робинсоне, да вот беда – ни одной песни с того альбома я так и не запомнил, хотя давал ему не один шанс. А вот в чем никак не получится упрекнуть альбом свежий (у меня нет никакого желания писать «последний»), так это в отсутствии вгрызающихся в подкорку тем – фишка на фишке, фишкой погоняет. В качестве основы очевидно был выбран «Untouchables» (сверкающий через призму «TALITM»), к монотонному груву которого весьма умело прикручена разрабатываемая Дэвисом с 2005 года поп-хитовость припевов, ну и подарков для старых фанатов по альбому раскидано от души (скэт, вот-вот готовый сорваться в рыдания речитатив под хилый бит, рваные гитарные ритм-зарисовки, паучьи мелодии мимикрирующих под клавишные подручных Хэда и Манки с приветами в адрес «Freak on a leash»); для тех, кто с нами недавно, есть дабстеповые подачки в «Everything Falls Apart». Опять же, черная тень «Untouchables» покрыла собою волынки (услышу ли вас в кукурузных полях еще когда-нибудь, родные мои?). Я снимаю бейсболку перед человеком, ответственным за компоновку песен, потому что пока не услышал это своими ушами, был готов помочиться на лицо любому, кто попытался бы мне доказать, что возможно скрестить бесчеловечные риффы Башки из 1998-2003 гг. с НАСТОЛЬКО сладкими припевами (ну то еще ладно) и безметрономными кусками юного нюметального ада 1996 (в основной степени) и 1994 (в степени гораздо меньшей) благословенных годов; ибо только глухой не услышит, что до 1998 года Korn играли один рифф, а вот после – уже совсем другой, и их совмещение представлялось мне нерешаемой задачей. Жаль, что этот праздник жизни не застал Сильверия (на самом деле нет). Лузье как минимум не хуже раздаёт дерьма в тех моментах, где требуется грувовая топчущая долба; а что до оплакиваемых мною ломанных барабанных трюков с двух первых альбомов, так Сильверия сам на них болт и заколотил, начиная аккурат с «Follow the Leader».
В очередной раз видна роль личности в истории – в данном случае, это роль Башки в истории Korn. Не всё ему удалось привести в порядок сразу по возвращении, но вот сейчас – сейчас всё на местах. Korn, который мы потеряли когда-то.
Korn, который мы всё же наконец нашли.
|
| |
|
|
|
| О "Ворвани" доводилось слышать давно, еще в пору пятилетней давности поисков годной отечественной музыки в околодумовых водах; однако, поскольку жировики и в начале пути и тем более нынче явно тяготеют к темнохардкорным/металкоровым темам, а автор так и завяз в сладжевой трясине - пути наши разошлись. Как выясняется - очень, очень зря.
Не в моих правилах превращать обзоры в опровержения, поэтому ограничусь только парой ремарок в этой части: хиты в альбоме вполне себе есть (навскидку: 1, 3, 4, 6), а заявленной лоскутности - нет. Под стильной (и даже отчасти модной) обложкой бурлит пять десятков минут поигрывающего молодыми мускулами и дозированной техничностью металкора, изредка братающегося с хаотическим родичем, и грамотно вшивающего в тела песен красивые, очень красивые гитарные мелодии. Группа сейчас на той стадии (и я искренне надеюсь, что они на ней завязнут подольше), когда руки уже всё умеют, а сердце ещё не остыло. Именно рвущееся из музыки сердце, которое выталкивает из колонок фонтаны холодной черной крови прямо тебе в рожу, даёт уйму очков альбому на той стадии, когда нужно показать кто тут босс слушателю, обходящему хаку как жанр за версту, - например, мне. Дьявол, альбом настолько хорош, что так и подмывает к нему придраться, - да вот только объективно докопаться не до чего. Панкушное рубилово всегда к месту прервётся чуть замороченным брейкдауном, который, опять же, всегда вовремя завершится; вот она, стариковская усталость от сигания по помещению в угаре диванного моша - снимем гитарной мелодией, не вопрос. Звук шикарен, даёт необходимый объем и читаем как букварь. А не поругать ли компоновку, ну должен же быть хоть какой козырь у желчной когорты рецензунов? А вот не выйдет: два местных бугра - "Celestine", являющийся десятиминутной уральской грядой между первой и второй частями альбома, и "The End (Hemicrania)", который конкретно конец ибо что может ЕЩЁ быть после него? - как и остальные песни, располагаются там и только там, где им положено быть. Крепчайший, очень качественно сделанный альбом, не вызывающий желания возопить "О б-же, в России умеют в крутую хаку!1" просто потому, что Россия тут уже не при делах, уровень вполне мировой.
Необходимая оговорка: оценка "10/10" в данном обзоре обусловлена исключительно арифметическими соображениями в целях установления более объективного среднего балла; итоговый балл - всё же "7/10" ("Очень хороший альбом, но чего-то не хватает") - ведь не хватает ещё парочки таких же улётных альбомов от Vorvaň!
|
| |
|
|
|
| Необходимо сразу оговориться, что сладжуха (как тусовка, включающая в себя различные ответвления стоунера, сладжа, тяжелого психодела и грязного дума; также зачастую туда вписывают и пост-металл с экстремальным вокалом) представляет собой явление, ставящее перед собой задачу формирования в первую очередь грамотного густого звучания и не преследующее целей осуществления революции в риффострое, композиции или аранжировках. По этой причине, к музыке, выходящей в данном жанре, по умолчанию неприменимы претензии на почве шаблонности или плагиата; ведь арсенал риффов создан отцами и не нам идти против их воли.
Поэтому и рассказ о содержимом этой двухпесенной демо-записи, записанной в ходе майского выступления на "PermTripFest3", скромно обойдёт тему оригинальности; тем более, что в основной дисциплине - звучании - пермский квартет показал себя очень достойно - мониторы так и источают полчища гигантских, мерзко колышущихся шеклопрядов (некоторые из них в замасленном мерче "Neurosis", у части видны нашивки "Sons of Otis"), чья тонкая кожа чуждых человечьему глазу оттенков покрывается мелкой рябью от каждого гитарно-басового аккорда. В отвратительно тонких гусеничных лапках - кальяны, облака пара формируют под сводами потолка колышущийся и подергивающийся экран, полнящийся изменчивыми образами людей, и тех, кто когда-то таковыми был; экран разрывается в клочья под ударами лезвий ржавого соло в финале "Каичи".
Густое и грувистое демо, с превосходным для живого выступления качеством записи (в котором без труда слышны и басовые партии, и нюансы гитарной работы), единственной реальной претензией к которому являются три минуты, предшествующие "а ≠ 0", во время которых не происходит ровным счетом ничего (хотя учитывая специфику направления, в зале в это время могло происходить что угодно), убрав которые можно было бы организовать первой песне модный хронометраж 4:20. Более докопаться не до чего, так что ждём полноформат и
Drugged
Out
Bitch
|
| |
|
|
|
| «…Жил-был царь, который хотел построить новую столицу. Его зодчий спросил у него, из какого материала построить город. Царь сказал: «Вечный город должен быть из золота». Зодчий ответил, что целый город из золота – это просто невозможно. Зодчий сказал: «Самым лучшим материалом была бы грязь». Царь удивился: «Боже мой! Что такое грязь?» Зодчий сказал, что грязь – след жизни. Это печать, поставленная жизнью, из которой и сформированы все наши тела – от самого маленького до самого безграничного. Царь удивился и сказал, что никогда раньше не слышал о таком уникальном и прекрасном материале. И царь дал разрешение начать строительство на своё усмотрение. И зодчий начал строительство…»
Что ж, целый город выстроить краснодарскому нойз-сладж-драм-энд-басс дуэту пока не удалось, но вот слепить из басовой грязищи четырехуровневый минарет, возносящийся своей главой к южному солнцу, у них вполне получилось. В корни башни ритмично закачиваются ударные дозы черношабаша, помбагиризирующиеся на извитом капиллярном пути к куполу, позолоченному гостевой гитарой, извергающей правильную психоделию (ну вы понели, с перманентно бегущим по фиолетово-черным эшеровским лестницам белым кроликом, оскалившимся клыкастой ухмылкой) в неприличных концентрациях; отражения солнца в гранях купола строят в рассветном небе дрожащие голографические образы Линка Рея, угашенного чем-то тяжелым. Минарет традиционно исписан незатейливым, но симпатичным барабанным орнаментом, не отвлекающим на себя излишнее внимание, ведь риффовая стена грязи, которую он покрывает собой, - все же более важный элемент. А что может быть лучшим связующим раствором для грязевых кирпичей? Ну конечно же то, о чем зычным хрипом вещает муэдзин, замурованный во втором (не имеющим ни окон, ни дверных проемов) уровне башни.
Крепкий такой, задумчивый нойз-рок по семидесятническим сэббетам с редким вокалом, треками построенными на одном риффе и (моё почтение) действительно классной кислотно-фуззовой гитарной гостьей, свалившей в ночь после первой же песни.
|
| |
|
|
|
| Баку, ахаха, што ты делаеш…
…Продолжай.
Двое мастеров трюка творят этой осенью. Проект LAVATORY SERVICE (о нем - позже), викторианский джентльмен во фраке и цилиндре, искусно нанизывающий кружева музыкальной реальности на трость своего переливающегося цветами недоступного человеческому языку спектра полноформата, хирургически точный, потусторонний и восторженно недоступный пониманию. И BROKENCHELUST – обдолбанный сельский фокусник с номерами простыми, чтоб народ честной не вломил люлей крепких за пижонство непотребное: задеть местного громилу позадиристее, получить от него в лик перекошенный да пускать ввысь струи багряные в виде фигур забавных, да насвистывать сквозь щели от зубов выломанных трели залихватские, да жонглировать осколками сломанной челюсти, хрустящей при движении аки сухарик ржаной. Ломать такты, не держать ритм, сэмплировать криво склеенные куски мейханы с качевым гаражным битом, загнать стаю григорианских монахов в чулан и месить их барабанными палками, травить безумным шакальим лаем (а они всё равно равнодушно гнут свои литании), закрыть свой дикий и отвратный номер дрессировкой ленивого обрюзгшего пса сладжевой породы. Усесться посреди ярмарки, где только что отплясывал на потеху, балансировал на собственных кишках да жонглировал буйной головою своей, прямо в центре пропитанного красным круга, усыпанного опилками и осколками зубов – и рубануть монологом об одиночестве минут на двадцать.
Сыро. Шумно. Живо и пробирающе. Не оцарапайся о куски кости – гнилые они, загнёшься от сепсиса.
|
| |
|
|
|
| - There is also love and life and hope.
- Very little hope I assure you. No. If a god of love and life ever did exist... he is long since dead. Someone... something, rules in his place.
Равнодушные механизмы поддерживают дар дыхания в пока ещё живом теле, змеиным шипением отпугивая Смерть. Но неминуемый Жнец терпелив и не отступится просто так от той, что посмела примерить образ Santa Muerte, кружась с несколькими фигурами (каждая из которых для остальных – лишь беспокоящий намек на грани восприятия будто бы устоявшейся реальности) в зыбком опиатном вальсе. Время неспешно разбивает фигуры на полосы дыма, пока не остается только одна пара. Однако Время желает развлечь себя драмой и двое разлетаются брызгами под Его железным кулаком.
Страшно, фундаментально страшно видеть как равнодушные механизмы, сплетаясь в объятьях автокатастрофы, ломают в своих чревах живую плоть; зверем негодования мечется сердце в клетке, сплетенной норнами из остовов автомобилей. В самые отдаленные червоточины капилляров просачивается обида, вновь и вновь возрождаемая музыкой, что создавалась как серенада, но чужой слепой волей застыла резьбой по могильному камню. Музыкой, лаконичной и безмерно красивой, пульсирующей и понятной любому где-то на уровне инстинкта; две, всего две мелодии, ползущих по своду черепа щекочущими клавишными червями, пожравшими на своем пути атавистических конкурентов по аранжировке, – первый червь внешне стабилен, второй же постоянно неуловимо мутирует. Два примитивнейших проявления Ороборуса, - поедающего интро, чтобы дать тела Опиатте и Еве, исторгающие после себя зиждящееся на них аутро, - перемалывающего все прозвучавшее снова и снова. Простые и совершенные в своей простоте организмы, воплощения жизни, пирующей в чужой смерти, означающие начало и конец. К чему им сочный арранж? Разве что только перемелют они его мерными перистальтическими движениями, да оставят по себе привычный уже лаконичный клавишный след.
…and the angels, all pallid, and wan, uprising, unveiling, affirm that the play is the tragedy, "Man," and its hero the Conqueror Worm.
|
| |
|
|
|
| Ветер несет грязный пакетик с остатками каких-то растений по бетонному перрону заброшенного вокзала - горячий сладковатый ветер из под колес нещадно дымящего разъ(beep!)банного паровоза, прущего по маршруту «Баку-Ебеня», лязгающего и гремящего, ревущего и бурлящего, окутанного зелеными тучами, беременными кислотным дождем. Перестук колес выбивает знакомые ритмы, заставляющие ветеранов, трипующих параллельным курсом на полчищах Volkswagen Т1, пускать скупую слезу, - и Музыка исторгается в окружающее пространство из установленных на кабине вибрирующих мониторов. Ты скажешь, что музыка эта морально устарела и спи(beep!)ена у рассыпающих повсюду песок маразматичных стариков, пропивших последние мозги; скажешь, что по(beep!)й, что записано всё по заветам отцов в один прогон и без вылизывания, с импровизированными соло, от которых душу несет в задымленный рай; скажешь, что тебе хватит и одного Black Sabbath (одного Sleep, одного Om…) и никто не имеет права на свой собственный блюз, потому что блюз был у Би Би Кинга. Ты можешь быть бесконечно прав, но кого е(beep!)ет твое мнение – ведь ты всего лишь травинка в пакете, который ветер несет по перрону.
|
| |
|
|
|
| И вот человек пришел этой ночью сюда, в центр вотчины коронованного рогами исповедника бунтарей и друга отверженных. Человек обнажается, небрежно сбрасывая ненужные одежды в бесшумно пожравшую нежданное подношение густую приболотную траву, бросая последний вопрошающий взгляд на запутавшую в переплете черных ветвей Луну. Получив ответ полноликой (желаемый ли?), человек входит в черные воды болота…
...Дабы провалиться в пучины - неожиданно теплые, ламповые, пропитанные заботливо хранимым четыре десятка лет светом клубов, полнящихся дымом и поисками Неизведанного в глубинах самого затасканного сознания – лениво бурлящих, пузырящихся столпов вечно живых воспоминаний о том, что в семидесятые всё было правильно: ритмы заводили с полпинка, вокалисты неистовствовали сами и не давали продыху никому в зоне своего поражения, гитары щекотали изнанку черепа разлохмаченными кисточками бонгов, а людские океаны волновались в едином порыве под «Children of the Grave».
Все ближе сулящее покой, усеянное остовами вспоминающих, изрытое дорожками струящегося ила, дно, и вот уже помимо отрывков чужой памяти угасающему взору человека видятся силуэты квинтета, проколовшего, подобно булгаковскому Александру, пространство и время, и принимающего на себя облики кумиров прошлого, в той мере, что их самих уже и не отличить от древних героев обволакивающего фузза и качающего риффа. Они запираются в студии и в условиях тотального DIY записывают альбом из трех неимоверно крутых песен и откровенно неудачной открывашки. Их риффы могучи и лаконичны, масса орешков их ритмов искажает пространство, их голос прорывается сквозь костно-мясные стенки прямиком в червоточины, прогрызенные обитавшим там когда-то паразитом души. Они хранят традицию, не топя ее в формалине. Они…
Брутальный советский будильник, выставленный на 8 утра, внезапно срабатывает в 4:20 – и нет уже ни болота, ни луны, ничего. Сонный человек, слабо соображающий, что происходит, по привычке идет в ванную и долго смотрит в зеркало, пытаясь понять, откуда взялся застрявший в его волосах семиконечный лист.
|
| |
|
|
|
| Плывущий в зеленом хаосе мозг в конвульсиях воспоминаний мучается картинами бывшего когда-то.
Древние старцы doom’а путем ряда экспериментов над строем и ритмом породили риффовых шогготов, кошмарных созданий, способных менять (пусть и весьма незначительно) свою нечестивую форму, исходя из требуемых их хозяевам целей (для stoner’овых ли забав, для sludge’вых ли непотребств, для psychedelic’чных ли путешествий по закоулкам подвластных им времен и пространств). Ирония Вселенной, насмешка Бытия – рабы распознали вкус импульсов, которыми формировались их очертания, и стали распоряжаться собой сами, а хозяев обратили в подвластных себе (те, кто слышал Сэббетовский «13» и миллиарды современных групп в вышеперечисленных жанрах, поймут о чем речь), да и последователи старцев не избежали участи своих учителей; риффы, раз и навсегда обретя свой вид, поработили поколения музыкантов, и шанс на освобождение от своих щупальцев-Канона эти безразличные хозяева вряд ли кому-либо дадут.
Постигла подобная судьба и сей альбом, первый полноформатный релиз one-man-band’а PYRAWEED, записанный автором-мультиинструменталистом почти в одиночку. Стоит отдать ему должное – он храбро боролся с жадно чавкающей (причем с отчетливо английской интонацией, знаете, вот это вот отвратительное впечатление горячей картошки во рту у носителя) массой традиционного риффинга, пытаясь совладать с заведомо превосходящим врагом булавками восточного колорита. Однако в итоге герой предсказуемо пал, тело его переварил фуззовый монстр, мозг его заточен в стекло и плывет inside green chaos, а угасший взор выхватывает лишь то, что ему позволят видеть.
На острых гранях осколков зеленой колбы, раздавленной безмерной тяжестью шогготов-риффов, кружит и вьется гибкими, невесомыми струями дыма танец пери, одетых струящимися одеждами гитарных соло, танец, который был всегда и которого никогда не было, врезанный умелою рукой в стены нефритового саркофага Времени, покоящегося в центре хаоса цвета травы, хаоса цвета стекла, хаоса цвета волос безумного поэта Врамина – бедного Ангела Седьмого Поста, чей титул сгинул вместе с Постом.
|
| |
|
|
|